III-25. Нурарихён | Рихан | маленький Рикуо. Рикуо заболевает (простуживается) - ёкаи просто недоглядели на три четверти человеческого ребёнка. Не знать, что делать, всю ночь носить на руках. Остро чувствовать вину за то, что Рикуо родился таким.
Бессилие. Беспомощность. Невозможность сделать хоть что-то. Когда сам ты такой сильный! Когда за твоими плечами сотни демонов, готовые по одному твоему слову идти на смерть. Убивать. Но сейчас надо - спасти. Дрожат руки. Он боится. Второй глава клана Нура боится, хотя до этой невыносимой ночи он никогда и ничего не боялся. А теперь ему страшно за сына, который лежит у него на руках, натужно кашляя. За сына, который тихо стонет, борясь с кошмарами, порожденными его же внутренними демонами. Высокой температурой. Болезнью. Он бессилен сделать хоть что-то, чтобы помочь своему ребенку. Он может лишь баюкать его, тихонько напевая старую колыбельную, что пела ему когда-то мать. И больными глазами смотреть на собственного отца. Неужели и у него с ним было так же? Нет, ханье не болеют человеческими болезнями. Гриппом. А его сын... екай всего лишь на четверть. Если бы... все было... не так... - Прости меня, Рикуо.... Впереди вся ночь. Тяжелая, душная, страшная... - Это моя вина...
Если долго-долго-долго, очень-очень-очень долго караулить Йоки Онну в белоснежном сугробе, то, естественно, ты простынешь. И, наверное, все вокруг будут бегать, летать и прыгать, а суровый дядя Гьюки предложит найти того, кто не доглядел и укоротить сверху на целую голову. И все, конечно, сразу признаются. Ну, кроме Кубинаши, а Карасу Тэнгу потребует карваола. А ночью папа с дедушкой, как пить дать, будут всю ночь сидеть у кроватки, глушить сакэ, просить друг у друга прощения и длинными, непонятными словами поминать какую-то там лисичку. Глупые они. Ни-че-го не понимают. Разве он слабый? Вооон сколько екаев за него боится - целое Хяки Яко!
Бессилие. Беспомощность. Невозможность сделать хоть что-то.
Когда сам ты такой сильный! Когда за твоими плечами сотни демонов, готовые по одному твоему слову идти на смерть. Убивать.
Но сейчас надо - спасти.
Дрожат руки.
Он боится. Второй глава клана Нура боится, хотя до этой невыносимой ночи он никогда и ничего не боялся.
А теперь ему страшно за сына, который лежит у него на руках, натужно кашляя. За сына, который тихо стонет, борясь с кошмарами, порожденными его же внутренними демонами. Высокой температурой.
Болезнью.
Он бессилен сделать хоть что-то, чтобы помочь своему ребенку. Он может лишь баюкать его, тихонько напевая старую колыбельную, что пела ему когда-то мать.
И больными глазами смотреть на собственного отца. Неужели и у него с ним было так же?
Нет, ханье не болеют человеческими болезнями. Гриппом.
А его сын... екай всего лишь на четверть.
Если бы... все было... не так...
- Прости меня, Рикуо....
Впереди вся ночь. Тяжелая, душная, страшная...
- Это моя вина...
Открывайтесь.
З.
А.
Если долго-долго-долго, очень-очень-очень долго караулить Йоки Онну в белоснежном сугробе, то, естественно, ты простынешь.
И, наверное, все вокруг будут бегать, летать и прыгать, а суровый дядя Гьюки предложит найти того, кто не доглядел и укоротить сверху на целую голову.
И все, конечно, сразу признаются. Ну, кроме Кубинаши, а Карасу Тэнгу потребует карваола.
А ночью папа с дедушкой, как пить дать, будут всю ночь сидеть у кроватки, глушить сакэ, просить друг у друга прощения и длинными, непонятными словами поминать какую-то там лисичку.
Глупые они. Ни-че-го не понимают. Разве он слабый? Вооон сколько екаев за него боится - целое Хяки Яко!
До одури умилительная зарисовка!