860"Мой учитель был из рода Абэ."- хитро щуря глаза, отвечает Рюдзи на вопрос, о своей странной тактике боя. "Мой учитель из Абэ и не такое умел." - скромно отзывается он о своих двуликих техниках, несвойственных для оммедзи. "Мой учитель из Абэ считал…" -, становится для него в споре решающим аргументом. Но большинство из клана Кейкаин на вопрос об учителе Рюдзи пожмут плечами и скажут, что не знают, кого тот имеет в виду. А те кто знают, промолчат, а после сменят тему разговора. Потому что считают эти слова шуткой, блажью, неумелой попыткой подросткового бунта -лишь бы не правдой. Рюдзи не спешит их разубеждать. Но в свободные вечера обложившись книгами и тетрадями, прилежно выводит на рисовой бумаге иероглифы полученных уроков. И словно слышит спокойный певучий голос, диктующий новые предложения и похмыкивающий необидно над его ошибками. И думает о своем учителе, что самое сложное скажет самыми простыми словами. Об учителе, который превзошел все существующие в природе законы, но сам себя ограничил возможностями обычного человека. О своем учителе, которого никогда в жизни не видел и не встречал, потому что сам опоздал родиться на несколько столетий… А когда устает, то откладывает кисточку и начинает вспоминать, как когда-то давно, еще в детстве, осенним дождливым вечером, когда он еще совсем мальчишкой был освобожден от тренировок, потому что лежал с простудой, его дальний родич, называемый в семье стоюродным дедом рассказал ему об Абэ но Сеймее. Стоюродный дед был балагур и строптивец. Стоюродный дед был Рюдзи любим и почитаем, хотя старшие в клане за глаза звали того Старый Пофиг, ибо тот считал, что стар настолько, чтобы иметь право пренебрегать уже многими правилами и ограничениями. Не трудно догадаться, каким был его самый частый ответ, на попытки родни призвать его в рамки приличий. Но зато стоюродный дед неплохо помнил Бакумацу, мог не понаслышке поведать о доблестных Кондо и Хизикате, мятежном генерале Аое и Женщине-с-нагинатой… От него Рюдзи узнал, что кроме всеобщего пугала, Сэймея-нуэ, сына кицунэ и полу-ёкая, существовал еще когда-то Сэймей-человек, величайший из оммедзи, да при том еще с удивительной судьбой. Истории, рассказанные о нем дедом были похожи на сказки. Не на страшные сводки о темных делишках ёкаев, которые часто в назидательных целях зачитывал младшим оммедзи отец. Не на сухие справки в учебнике, где люди и духи были не более чем фигурами на шахматных досках политических интриг и божественных козней. В этих рассказах было полно удивительной волшбы и забавных случаев. Неожиданными были повороты сюжета, развязки оказывались непредсказуемыми. В неторопливых словах старика оживали вдруг древние боги, отважные воины и коварные красавицы, позабытые улицы старой столицы полнились людом и во дворцах незаметно плелись заговоры придворных… И молодой плутоватый Абэ но Сэймей с простодушным, но верным другом Минамото Хиромасой, то сами попадали впросак, то своих врагов оставляли кругом в дураках. Хитрые чиновники и подлые ёкаи оказывались ими посрамлены… Даже сама Смерть отступала перед ними… А мелкий Рюдзи требовал новых и новых историй, в душе подозревая, что часть их дед все-таки сочиняет, но все равно надеясь, что эта выдумка вдруг окажется правдой. Потом, вконец поругавшись с отцом, стоюродный дед уехал из Киото. А заскучавший Рюдзи стал украдкой искать своего Сэймея на страницах библиотечных книг. Он искал мемуары придворных и записки актеров той эпохи, он учился отделять правду от вымысла. В минуты подросткового одиночества, не найдя понимания среди родственников и избегая их, ершистый и нелюдимый, он назло всем читал об удивительной жизни проклятого сына речной лисицы. И все больше находил в том близких себе черт. А однажды он понял, что у Сэймея можно найти не только спасение от одиночества. Что у Сэймея можно учиться Искусству Пути. До того взрослеющего Рюдзи не оставляло чувство, что сколько не берегут в древних кланах оммедзи чистоту крови, но само мастерство все равно постепенно уходит в небытие, и новым поколениям никогда уже не повторить подвигов предков. Читая старые записи, он узнал, что вместе с именем Абэ но Сэймея целый отрезок пути оммедо был признан запретным и предан забвению. Но это запретное влекло и манило, оказавшись вдруг близким и понятным… Как художник однажды среди творений старых мастеров находит того, чьи точки и линии вдруг на глазах обретают жизнь. Как поэт нынешний среди множества поэтов века минувшего вдруг находит того, чьи слова звучат в самом сердце. Как птица, рожденная на Юге однажды поднимается на крыло, неотвратимо стремясь на далекий Север… Так однажды Рюдзи понял, у кого он хочет научиться искусству Инь и искусству Ян. Снова читал книги и со страниц по крупицам собирал исчезнувшее мастерство. Оно прорастало в нем исподволь, он сильно менялся, сам того не замечая. Он стал говорить своим близким одну только правду, но лишь ту, что похожа на ложь. Он научился молчать о большом, говоря лишь о малом, играть в речи словами, словно фокусник пряча истинный смысл сказанного в иные значения слов. Он научился выдавать одно за другое, скрывая настоящую сущность в ложное обличье. Он научился болтать бесконечно ни о чем, плутовать и сбивать соперника с толку. И с пожелтевших страниц ему улыбалась лисья ухмылка Сэймея… И хоровод из созвездий богов отмерял его вехи пути… "Мой учитель был из рода Абэ." -, любит хвастливо повторять Рюдзи. - "С ним я могу пройти хоть по ту сторону Смерти в пучины Ада!" "Но нет у меня друга из Минамото." -, добавляет он с кривою ухмылкой. -"Того что позовет меня обратно."…
589От одного ее вида у Цурары мурашки по коже. Когда Кана наивно хлопает ресницами, Юки Онне хочется стать одной из тех, о которых слагали пугающие легенды, заманить эту наглую девчонку... ну хоть куда-нибудь, и там заморозить ее до смерти, предварительно заставив испытать истинный ужас. Но, увы, девчонка - не просто какой-то человек с улицы, она - подруга господина. Хотя, следует признать, будь она просто девчонкой с улицы, Цурара не стала бы ее ненавидеть.
Предел ее терпению наступает, когда в очередной раз эта дурища оказывается втянута в драку ёкаев. Рикуо моментально теряет всякий контроль над собой и бросается на защиту, но именно таким его Цурара и любит - без сомнений спасающим любого, кто в этом нуждается. Так же он не раз спасал ее саму... Когда кто-то из Бюро Киё ввязывается в очередную глупость, задача Цурары - увести их в безопасное место, пока Рикуо-сама разбирается с врагом, и скорее бежать обратно к нему, помочь, отдать все силы и... - Пошли скорее, Иэнага-сан, - улыбается Цурара, хотя внутренности сводит от злости: ну почему эта девица расселась на асфальте и хлопает глазами, когда надо бы, что ли, хоть отойти подальше, а лучше - отбежать. У Каны в глазах стоят слезы, но она дрожащим голосом отвечает: - Нет... - Что?! - Рикуо-кун сражается ради меня... Я не могу его бросить здесь... Глаза Юки Онны распахиваются, и она чувствует соленое на губах: прокусила до крови. Но эта тупая девица!.. Кажется, даже ее ледяная кровь может закипеть от гнева. И Цурара наотмашь бьет Кану по лицу, отчего та падает с колен. Приподнимается на локте, прижимает ладонь к горящей щеке, смотрит изумленно... - Дура!!! - выкрикивает Цурара ей в лицо, одним движением поднимая ее с асфальта за шкирку. - Ты сама хоть понимаешь, какая ты дура?! Ты понимаешь, что из-за тебя Рикуо-сама не может нормально сражаться, что он вынужден следить, как бы на твоей драгоценной заднице не дай бог не осталось царапины?!! - с этими словами Юки Онна тащит ее прочь. - Ты хоть понимаешь, какая ты обуза?! Сделала бы хоть что-нибудь, но нет, стоит, как ваза стеклянная, и не тронь ее! Пошла!! Кана уже не сдерживает слез. - Если ты меня так ненавидишь, почему спасаешь? - Почему?! Почему, ты спрашиваешь? Потому что Рикуо-сама хочет, чтобы ты была жива. А я хочу, чтобы он был счастлив! Счастлив, дура ты этакая!! Юки Онна резко подносит рукав к лицу и говорит себе: "сама ты дура". А потом подталкивает Кану в спину, и та едва не падает на ступенях храма. - Сиди здесь, - говорит Цурара тихо, пытаясь скрыть дрожь в голосе, оставшуюся от приступа гнева. - Тут живет дружественное клану божество, так что тебя спрячут. И стремительно убегает - обратно, туда, где сейчас центр ее вселенной.
Юки Онна сразу же замораживает одного из вражеских ёкаев и одним прыжком оказывается рядом с Рикуо. - Я вернулась, Рикуо-сама, - говорит она бесцветным голосом. - Иэнага-сан в безопасности. - Цурара, зачем ты ее ударила? - строго спрашивает он. Юки Онна вздрагивает; не думала, что он это видел. - Но господин, эта проклятая девчонка!.. - начинает было она, - ах. Простите, господин. Я не сдержалась. Я понесу любое наказание. - Какое наказание? - Рикуо аж замирает на секунду. - Ты чего, Цурара? Я вообще-то имел в виду, что надо будет извиниться. - Э-э... - она оборачивается, - вы не сердитесь, господин? ...Нет, я виновата. Просто она... - Цурара, - обрывает ее Рикуо. - Я предпочел бы, чтобы в этот момент ты думала обо мне, а не о ней, хорошо? Хочу побыстрее с этим закончить. Одолжи мне свой страх!.. - А, д-да, Рикуо-сама, - и Цурара поспешно рассыпает снежинки со своего кимоно. И вдруг, чувствуя, как становится частью Рикуо, частью его силы, думает: "А и вправду, черт с ней, с этой девчонкой. Есть я и есть Рикуо-сама, и она здесь совершенно ни при чем..."
Продрать глаза после двухчасового сна, разнять дерущихся <вставить имена>, одной рукой одеться, второй почистить зубы, третьей... ах, да. Той рукой, которая освободится раньше, поймать падающий на форму завтрак, той рукой, которая освободится позже, подхватить сумку, бежать в школу. Оттащить <вставить имя> от школьников, проверить, не поперся ли на охрану Кубинаши и если да, проследить, чтобы не потерял голову и послать домой. Забрать бэнто у Цурары, чтобы оттаяло чуть-чуть к следующей перемене. Пообещать кому-то чересчур крылатому пустить их на головной убор индейского вождя, если будут летать днем. Разыскать Киёцугу, если сам еще не объявился, исподволь выведать у него информацию о каких-нибудь интересных ёкаях, надо же и клан пополнять, удержать его от немедленных попыток этих самых ёкаев найти. Убедиться, что все члены Бюро на месте и укомплектованы полным количеством рук, ног и голов. Бежать домой, пока эти идиоты (далее зачеркнуто много раз) , разнять <вставить имена>, переговорить с <вставить имя>, послать кого-нибудь к <вставить имя>, послать кого-нибудь с сообщением к <вставить имя>, убедить <вставить имя> в том, что не пытался оскорбить, посылая к нему, повторить вышеперечисленное 3-10 раз, по обстоятельствам, где-то на бегу поесть (нет, обед в восемь вечера - это не кошмар, это "рано закончили"), где-то при переходе с бега на переговоры сделать домашку, полюбоваться на восходящую луну, господи, спасибо, что день наконец закончился... ...продрать глаза, завалиться на кухню (он, вообще, чем думает? кто из нас растущий организм?), перехватить чего-нибудь, взять две бутылки сакэ, будем надеяться, что хватит, и топать работать, на собрание глав.
Протокол собрания (отрывки).
Так, ну что у нас? Нет, ребята, никаких кровавых бань! И вообще, какие летом бани?.. Нет, блин, мы не будем делать "большое землетрясение"! И чем, по вашему, "большое землетрясение с цунами и ядерной катастрофой" отличается в лучшую сторону от предыдущего предложения? И вообще это уже где-то было. У нас? Серьезно?! Когда? А, после победы над Хяку Моногатари... не удивительно, что я ничего не помню. Нет, Зэн, и вспоминать не хочу! (красное пятно неизвестного происхождения, несколько страниц вырвано) дед, а, дед... ну вот что ты от меня сейчас хочешь? как я считаю, кто подал лучшее предложение на собрании?.. Ну, это легко - Гьюки. Да, я знаю, что он сидел и молчал. Внес лучшее предложение на личном примере - сидеть и не капать мне на мозги!..
Расписание Рикуо (продолжение).
Стряхнуть обалдуев с любимого места на сакуре, предварительно запасшись трубкой, допить остатки сакэ (блин, ведь так и знал), завалиться на кухню, взять еще, найти кого-нибудь летучего и отправляться на осмотр территории. !(зачеркнуто много раз, приписка на полях "Не надо анатомических подробностей! дневн.") Снять с дерева хрен знает как туда забравшегося <вставить имя>, вынести из чьего-то там дома хрен знает зачем туда залезшего и попавшегося <вставить имя>, послать Каппу разыскать похищенных непонятно кем водолазов (гребаные люди, совсем с ума посъехали? Кем надо быть, чтобы лезть водолазить в наши полметра ила?), снять с крыш пару-тройку самоубийц (их дело, конечно, но все же кровавые пятна на асфальте не украшают мой город), найти еще одну фальшивку Кеджоро (мы их теперь, наверное, год будем вылавливать! Вот же удружили эти говнюки из Моногатари). Повторять с опциональными изменениями, пока не надоест. Вернуться домой и лечь спать (приписка на полях: "А можно делать это раньше четырех ночи? дневн.") (еще одна приписка: "А почему я должен свое время сокращать? Спи утром, будь мужиком! ночн.")
Повторять всю жизнь (приписка: "Чтоб я сдох!" без подписи).
752Рикуо, как обычно, возвращался домой под утро. Хотя... Как обычно – это слишком сильно сказано. Потому как красивая синусоида, по которой он двигался – несколько экзотический способ перемещения для почти-ёкая. Но у Третьего было самое крепкое на свете алиби и самое надежное оправдание – повод был. Празднование очередной победы, вырванной у грозного противника зубами и когтями. Отмечать это грандиозное событие было решено у гостеприимного Рьёта-Неко. Вот тут-то и узнал Рикуо с удивлением, что перепить троих оммёдзи – дело не простое. Пусть и по очереди. Но он справился! Отстоял честь Главы Клана и Повелителя самого ужасающего (на данный конкретный момент самого ужасающе пьяного) Ночного Парада. - Я вернулся, - гордо сообщил Рикуо, и тут же в свои крепкие объятия его принял столб ворот, в который юноша с размаху и уткнулся лбов, - Тва-а-а-ю налево! – Высказал Третий свое негодование и затряс головой. Перед глазами его все поплыло, а мир на миг погрузился во мрак. Правда, тут же из него и вынырнул, но тишина и какая-то тусклость освещения все же остались. Рикуо недоуменно оглянулся, чуть было не потеряв равновесие от такого резкого движения. - Опять фонари побили, сво-сволочи! И куда Кубинаши только смотрит! У, развелось тут малолетних хулиганов... И практически на ощупь Третий стал пробираться в дом. Отсутствие вечно заботливой Цурары у порога его несколько насторожило, но он все же решил не обращать на это внимания. Вдруг она обиделась, что он так рьяно обнимал на празднике эту оммёдзи? Вот глупая-то! Он, между прочим, не просто так лапы тянул – он политику гостеприимства и укрепления дружеских связей проводил! - Вашу направо! – Споткнулся Рикуо о что-то валяющееся в проходе. Нет, а где все-то? Так упились, что не могут встретить своего Командира? Ну, он им покажет! Вот возьмет клей – и будут они с утра ползать дружным хороводом по дому! И кто это повесил тут эти тряпки? И что они сделали с его садом? Вот и отлучись тут после этого на войну! Что за мерзопакостные цветочки? Етить, а это что за ленточки на его любимой сакуре? От отвращения Рикуо даже протрезвел чуток. Ну, дед! Совсем заскучал в поместье?! Между прочим, потешаться над окружающими – его личная привилегия как Предводителя Парада! И Рикуо, в смешанной крови которого бурлило достаточное количество горячительных напитков, ловко (как ему самому показалось) завернул за угол и отправился к деду – вопрошать, кто поглумился над поместьем в его отсутствие. В спальне старого ёкая все еще горел свет и раздавались приглушенные голоса. «С кем он там?» - удивился Рикуо, - «Неужели с Гьюки?» Ругаться при Гьюки не хотелось абсолютно – этот мог припомнить самому Третьему парочку его грехов. Но оставлять все, как оно было, Рикуо не собирался. Подползя к сёдзи, он тихонько проковырял пальцем дырку, что посмотреть на позднего гостя деда. - Аякаши-сама, - донесся до Рикуо полный страсти голос, и Третий едва сдержал удивленный вопль. Женщина??? У деда была женщина??? И судя по звукам, происходило там... Покрасневший Рикуо начал медленно отползать назад. - Ёхиме, любимая... Ёхиме? Так же... Так же звали его бабушку! Что здесь вообще происходит??? Собрав в кулак всю свою волю и весь свой Страх, Рикуо мужественно прошептал заплетающимся языком «Мейкьо Шусуи» и приник к проковыренной дырке. Это был дедушка. Определенно дедушка. Молодой дедушка... Других таких волос и такой ауры не было ни у кого, с кем Рикуо был знаком. А это была... Бабушка??? Ее портрет до сих пор хранился в маленьком домашнем храме, и Рикуо маленьким любил смотреть на доброе лицо запечатленной на нем женщины. Что тут происходит??? Третий отшатнулся от седзи, стараясь не произвести ни малейшего шума, и тихонько отполз в сад. Там он облокотился спиной о ствол сакуры и хорошенько ущипнул себя за руку. Не помогло. Цветочки, при неярком свете луны напоминающие разбросанные на земле оладьи, не пропали. Тогда Рикуо, зажмурившись, поковырял пальцем в еще не успевшей зажить ране, оставленной командиром противника. От адской боли у него перед глазами поплыли разноцветные круги, но даже они не затмили преобразившийся сад и дом. Несчастный внук Нурарихьёна, только что увидевший процесс создания собственного отца, с размаху приложился затылком о ствол сакуры... И в следующее мгновение на него вылилось что-то очень мокрое и очень холодное. Рикуо поднял взгляд, и он уперся в чью-то роскошную грудь. - Кеджуро? – слабо поинтересовался Третий. - Господин вернулся, - радостно сообщил женский голос, грудь колыхнулась, и Рикуо с содрогание поднял взгляд на дерево. Ужасные финтифлюшки исчезли с его любимой ветки, а стоявшая рядом Кеджуро, понимающе улыбаясь, протянула молодому господину пиалу с крепким бульоном. - Спасибо, - пробормотал Рикуо, радуясь, что мир его вернулся в привычную колею. А еще он понял, что бывают случаи, когда проиграть бывает совсем не зазорно. Особенно если проигрыш не будет сопровождаться такими вот кошмарами.
747В доме клана Нура нет своего чайного домика, никогда не было, и чайные церемонии здесь всегда заменялись собраниями глав. Похоже, но есть разница. Ёкаем не свойственны ритуалы, требующие долгого умиротворения, это почти противоречит их натуре. Хотя Первый главнокомандующий и любит чай. Местом для чайной церемонии, которая хоть и ограничивалась большей частью принесённой Ваканой с кухни чашкой чая, но всё же была, становились настланные снаружи доски, по европейским меркам – веранда. Во время ночной церемонии, которую, говорят, особенно любила Ёхиме, отсюда лучше всего было любоваться на цветы сакуры в свете полной луны. Наверное, именно благодаря жене Нурарихёна чудовища, дебоширы и прирождённые бойцы стали хоть что-то понимать в чае. Рикуо – дитя нового времени, и у людей его поколения, да и поколения его матери, если уж начистоту, совсем другие традиции и совсем другой градус прекрасного. Но он – глава клана, и некоторые в нём старше, чем половина тысячелетия. Рикуо приходится учиться многому такому, что для его человеческих сверстников – пережиток прошлого и красивая игра. Гьюки учит юного Третьего главу многому, в том числе и тому, о чём сам знал только в человеческой сущности. Но так случилось, что они оба достаточно хорошо понимают друг друга теперь, и не задевают острых углов. Если этого, конечно, не требует ситуация. Когда Гьюки учит Рикуо бою, для мотивации можно бить почти по любым болевым точкам, и после того, как сойдёт боевой азарт, ран душевных не останется. Когда Гьюки рассказывает Рикуо о политике, иногда приходится слишком жёстко сбивать с толку. Противник в словесной дуэли редко дарует пощаду. Когда Гьюки учит мальчика постигать мир прекрасного так, как это делали люди несколько веков назад, можно вести любые разговоры. Их не позволяет человеческая церемония, но им, ёкаям – можно, потому что такая умиротворённость, что мысли и чувства текут неторопливой водой и ни один брошенный камень не в силах заставить их забурлить, редка. Сидеть на остывающих после жаркого дня досках, наблюдать, как Рикуо в своей ночной форме растирает чайные листья, а потом заваривает густой чай в слишком большой только для двоих глиняной, покрытой глазурью чашке, и правда расслабляет. Они нарушают традицию только в одном – говорят о делах. О будущем клана Нура - в основном. - Пока всё идёт неплохо, и у моего клана есть все шансы восстановить потерянное влияние в ближайшие год-два, - медленно говорит Рикуо, придерживая на запястье чашку с горчим чаем. - Не стоит так надеяться на хорошие обстоятельства, - качает головой Гьюки, про себя отмечая, что теперь мальчик горит «мой клан», хотя раньше ограничивался общим «клан Нура». Это радует. - Я знаю, - Рикуо улыбается, - обстоятельства следует создавать. Дед говорит, что у отца это прекрасно получалось, хотя у него самого – как то не очень. - На самом деле – достаточно хорошо у обоих, - Гьюки усмехается едва уловимо, - Видишь ли, ёкай Нурарихён таков, что не только незаметен, но и хаотичен. Человеческая кровь подавляет это в тебе, но только днём. Можешь считать, что при свете солнца твоя сила – разум, а под луной – интуиция. - Я достаточно давно признал существование дневного и ночного облика, чтобы между ними существовали такие базовые различия, - теперь очередь Рикуо качать головой. Он произносит слова неторопливо, может молчать около минуты перед ответом, собирая мысль в одно предложение. Это тоже своего рода игра, и задремавшая на короткое время импульсивность ей способствует. - Интуиция у тебя есть всегда, но только ночью она раскрывается настолько, что ты можешь полностью ей довериться. - Я понял. Это не самая интересная тема для разговора. - Однако я прошу тебя прислушаться к моим словам и постараться быть внимательней впредь. Как показали недавние события, ты всё же не так хорошо оцениваешь свои силы. Постарайся не умереть глупой смертью в самом начале пути, Рикуо. Трктий глава делает несколько мелких глотков и смотрит в сторону какое-то время. Он ненавидит, когда его отчитывают, но, почему-то, получается это всё равно только у Гьюки. В смысле, имеет хоть какой-то эффект. - Мой отец прожил достаточно долго, так что у меня хорошая наследственность. Гьюки смотрит внимательно, прямо в глаза. - Ты совсем не похож на отца. Но, может, проживёшь дольше. Ты напоминаешь Нурарихёна больше, чем Рихана, и я говорю не только о цвете волос. - Понимаю. Но крови ёкая во мне только четверть, - начинает Рикуо, и этот вопрос его действительно волнует, - Что, если срок жизни получится не больше человеческого? Гьюки и самого волнует этот вопрос, однако сейчас, когда юному Нуре нет даже двадцати, об этом можно не думать. И переводит разговор в другое русло. Про себя он надеется, что со временем эти чайные церемонии не прекратятся, и когда-нибудь можно будет отдать всё своё внимание чаю, не беспокоясь о клане.
читать дальшеШибаши Хироши не любит темное время суток. Кто-нибудь ехидный мог бы спросить: "Боишься собственноручно нарисованных ёкаев?" и искренне считать это хорошей шуткой, но какой бы эффект произвело, признай она честно: да. Добрые друзья бы суетились и пытались уговорить ее лечь в больницу - слишком много работаешь, вот и... Девушка тяжело вздохнула: если бы. К сожалению, ёкаи настоящие.
А ведь все начиналось вполне радужно: в один прекрасный день в дверь позвонили, и на пороге объявился молодой человек странноватой, но более чем приятной наружности, сказавший: - Я даю вам идею - вы рисуете мангу. Она будет выпускаться, даже не сомневайтесь; продажи будут немалые, и ее не закроют раньше времени - это мы гарантируем. - Мы? - Клан Нура, - пояснил молодой человек, властным движением отодвигая Хироши и проходя в комнату, - Крупнейшее объединение ёкаев в Японии. Шибаши попыталась схватиться за мобильник, вызвать то ли полицию, то ли санитаров, но замерла в изумлении: на столе, спокойно покуривая трубку, сидел еще один человек. Первое, что бросилось в глаза - белые волосы, уложенные каким-то невероятным образом (на задворках сознания даже промелькнула мысль о том, что на создание такого понадобится баллончика три лака). Помимо этого, на плечах мужчины лежал меховой шарф, точнее, так показалось в первую секунду - а потом Хироши замутило от осознания того, что это, вообще-то, просто труп животного, целый. Третий глаз у трупа она заметила чуть позже. - Я вошел вместе с внуком, - ответил на невысказанный вопрос мужчина, выпуская дым изо рта, - но вы, конечно, не могли меня заметить. Я - ёкай Нурарихён. - Который пробирается в дома людей и ест там нахаляву? - обреченно поинтересовалась Шибаши, думая, что санитары, похоже, нужны ей. - В целом да, - усмехнулся тот, - и вы еще забыли: главнокомандующий всех ёкаев. - Но хоть что-то знаете, - добавил молодой человек у нее за спиной, проводя рукой по волосам. Хироши смутно уловила тени, пробежавшие под его пальцами, а потом оказалось, что Нурарихён - не единственный обладатель сумасшедшей прически... ах да, он же сказал "внук". Верно, семейное сходство налицо. - ...так что сработаемся.
Она приняла предложение. И уже успела сотню раз об этом пожалеть. Первый раз это случилось уже после третьей главы... - Хироши, а, Хироши, а ты уверенна, что у тебя земных дел не осталось? - с улыбкой поинтересовался Рикуо, присаживаясь на край стола. От улыбки веяло жутью. Шибаши поёжилась. - А в чем проблема? - В чем проблема?.. Да нет, все прекрасно... осталось понять одно... - Нура-младший (как уже успела узнать Шибаши, младший из трёх, хотя со вторым ей встретиться лично пока не довелось: забегавший "показаться" Кубинаши со вздохом поведал, что его господина "хрен найдешь", и, поглощенный мрачными мыслями, чуть не забыл голову у нее на столе) прокашлялся, набрал в легкие побольше воздуха и рявкнул: - КАКОГО ХРЕНА Я НАЧАЛ ДНЕМ ПРЕВРАЩАТЬСЯ В ОБЫЧНОГО ЯПОНСКОГО ШКОЛЬНИКА?!! Хироши потребовалось пять секунд на осознание... - ...Ой. - Не "ой"! - ...А оно и в обратную работает?.. Как объяснили ей Рикуо и Нурарихён, чем больше о ёкае думают, говорят или хотя бы знают, тем сильнее его "страх" - и, соответственно, тем больше его возможности. Манга ёкаям понадобилась именно для этого - породить разговоры, пусть и не страшные истории, но хоть какие-нибудь, чтобы увеличить свое влияние в мире темных сил. На вопрос, почему раньше им страха хватало, а тут вдруг неожиданно стало мало, командующие Процессией отвечать не стали - Рикуо только процедил сквозь зубы что-то про "козлов из Моногатари". Но кто мог ожидать, что придуманные для разбавления сюжета скул-лайф элементы... - Короче, Хироши. Это ты, я так понимаю, сразу поправить не сможешь... Но, черт возьми, ты хоть сделай так, чтобы я днем не забывал, что делал ночью, ага? А то достало уже очухиваться вечером над домашкой и думать "ну, и на кой я это делаю"?..
...Второе поколение славной семьи Нура заявилось буквально через две главы, сверкнуло желтыми глазами, покрутилось перед Шибаши и спросило: - Ну, и когда же ты введешь меня? - Глав через пятьдесят будет первый флэшбэк, - рассеяно отозвалась она, перебирая текстовые скрипты арки Гьюки. Сравнивая с заходившим три недели назад мрачным, как туча, и пугающим, как надвигающийся асфальтоукладчик, чело... ах да, ёкаем, - в манге Гьюки получился довольно славным. И мысль о том, какое впечатление это произведет на оригинал, а также на двух его ручных психов, заставляла мурашки бежать по спине. - Через сколько, прости?.. - черные брови изумленно взлетели. - Ну, пятьдесят... может и позже. Видишь ли, по сюжету ты того... преставился сколько-то там лет назад. В глазах Второго блеснул нехороший огонек: - Ты подразумеваешь, что я мертв? - Сам виноват, - огрызнулась Хироши, - знаешь ли, в боевой сёнен-манге отцы не шатаются где-то по городу, из-за чего их сын вынужден вести дела. В боевой сёнен-манге отцы либо умирают на глазах у своих сыновей, создавая им достойную мотивацию, либо уплывают в кругосветное путешествие верхом на крокодиле, чтобы не мешаться под ногами. Рихан пару раз моргнул, впечатленный обрушившимся на него словесным водопадом, и, видимо, решил сменить тактику: - Но почему именно мертв?.. Я не хочу быть трупом: это скучно! Может, я не погиб?.. Ну ма-ало ли... - ёкай склонился над Шибаши, попытавшись изобразить щенячьи глаза. Видимо, получилось неплохо: Хироши зарделась и, отвернувшись, пробормотала: - Ну может и не погиб... может и окажешься жив... глав через двести.
- А знаешь, все не так уж хреново, как мне показалось сначала, - рассуждал Рикуо, усевшись на свое любимое место на краю стола и покачивая ногой. Хироши только мрачно на него покосилась: сейчас она судорожно пыталась придумать что-нибудь для первой крупной арки, а чертовы идиоты ёкаи ни дьявола не помогали. - Конечно, общаться с людьми не очень, и пытаться быть славным парнем в школе уже задолбало, но зато я стал намно-ого сильнее. Уйма народу мною восхищается... кстати, а можно узнать сколько? - После этой арки будет голосование, посмотрим... - Вот и хорошо. Но ты учти, папка на тебя все еще немного злится, так что ты уж постарайся его покруче нарисовать, окей? - Да-да. - И Юки Онна... правда, она злится скорее на меня... но впрочем... Да, ты лучше сделай нам какую-нибудь совместную сцену в ближайшей арке, и потрогательней - а то спать уж очень холодно... - ...Ладно. Все? - устало переспросила Шибаши, массируя виски. - Пока все. А, да: на следующей неделе дед возвращается из Шикоку, так что готовься морально - он за свою молодость да красоту тебе, пожалуй, и голову оторвать может. - Да ничего, я его во флэшбэках рисовала - фанатки писались от восторга, так что ему тоже должно было страха привалить... Погоди, Шикоку? А что там за ёкаи? А какие у вас с ними дела? - Ну как тебе сказать... была одна маленькая заварушка, даже не бой - так, драка... - Рассказывай, - Хироши взялась за ручку, - все рассказывай.
Получив письмо от Гьюки с благодарностями за идею написания автобиографии, Шибаши только тяжело вздохнула.
читать дальшеЖена Третьего смущалась, заливаясь краской, стоило только кому-то из Хякки Яко глянуть в ее сторону. Пытливые взгляды – слишком многозначительные, подметила Кана про себя – жгли нежную кожу. Ночной Парад Сотни Демонов не желал принимать женщину своего господина. Он... принюхивался, затаившись. Узнавал. – ...хорошая, но все-таки человек, – достиг ее ушей шепот Кэдзёро. Поначалу Кана боялась даже повернуться в ее сторону. Сейчас не изменилось практически ничего. Кроме одного – Кана больше не «всего лишь одноклассница» Рикуо, как отзывалась о ней, кусая губы от злости, Оикава Цурара. Теперь она – Нура Кана. Любимая жена Рикуо.
*** Человек – это не так уж и плохо, в конце концов. Так сказал, махнув крылом, Карасу-тэнгу, так думал старый Нурарихён, втайне мечтающий о возне с правнуками. Характером детишки – если получится больше одного – обязательно пойдут в отца. Третий Нура умеет вести за собой, и хорошо, если Четвертый унаследует эту способность. Вопрос в том, кто станет матерью Четвертого. – Крови Нурарихёна в господине Рикуо и без того мало, – сказал как-то Гьюки. – Так не останется совсем ничего. Лучше хотя бы оммёдзи... – Эта девочка любит Рикуо. – Нурарихён впервые в своей непомерно долгой жизни не скрывал волнения. – Пусть делают, что хотят. А ты позаботишься обо всем. – Как пожелаете. Кажется, в клане Бакэнэко есть подходящая кандидатура.
*** Кана была на седьмом небе от счастья. Слова Кэдзёро забылись на удивление быстро; молодая жена Третьего решила, что это не то, ради чего стоит плакать по ночам или заводить долгие серьезные разговоры с Рикуо. Гораздо больше тревожили ее взгляды старого Нурарихёна. В его глазах Кана видела бесконечную печаль, укрытую за мудростью веков, и... сочувствие? Дом клана Нура медленно, но верно становился ее родным домом. Пусть Цурара бормочет себе под нос не самые приятные слова, стоит им пересечься в коридоре, пусть хмурится Гьюки (единственный ёкай, которого Кана опасается). Она, Кана, сумела обрести свое счастье и больше не отпустит его. По ночам ей снился маленький мальчик, неимоверно похожий на Рикуо в детстве.
*** – И как ты это себе представляешь? – криво ухмыльнулся Рикуо, стараясь не глядеть на идеально прямую спину Гьюки. – Сказать ей что-то вроде: «Ты – моя любимая жена, но наследников мне будет рожать чистокровная ёкай»? – Господин Рикуо, вы не обязаны... – Обязан. Я не стану скрывать от нее. – И разрушите все, что обрели совсем недавно, – не удержался Гьюки. – Повремените, Третий. Прошу вас. Рикуо осекся. Гьюки просил не так часто; если честно, он вообще почти никогда не просил. Просто не нуждался в этом. Если Гьюки просит, значит, ситуация вышла из-под контроля. – Клан Бакэнэко, да? – осведомился Третий с деланным безразличием. – Верно. Ее зовут Куронэко.
*** Если бы Кана знала, что ее счастье продлится так недолго, она ни за что не приняла бы предложение Рикуо. И покинула бы этот дом сразу, не задумываясь. У Куронэко – кажется, именно так звали эту женщину – были восхитительные кошачьи глаза. А еще гибкое стройное тело и удивительно бледная кожа. В щель между седзи Кана отлично видела каждый изгиб. Слышала каждый вздох собственного мужа. Заметила довольную улыбку, скользнувшую тенью по губам этой... Куронэко. «Рикуо!» - застряло в горле. Кана не могла вымолвить ни слова; ее била нервная дрожь. – Госпожа. Гьюки протянул ей руку. Сжав его холодные пальцы, Кана подняла голову и заметила понимание во взгляде того, кого так опасалась. На миг ей стало еще страшнее.
читать дальшеПутешествие в Токио, оно же - практически школьная экскурсия, не обещало быть накладным. Казалось бы, клан Хякку Моноготари развеян по ветру, и больше нет призраков прошлого, которые могли бы вылезти из-под полы и сказать «бу!». Во всяком случае, Рюдзи о них известно не было. В своё время он прошестерил почти все архивы, собранные онмёдзи за четыре с лишним века, и больше ничего подозрительного или опасного там не было. С другой стороны, о Санмото и клане Моноготари там тоже было едва ли пять строк. Эдо считался спокойным городом, и как-то так повелось, что забота о нём долгое время была доверена клану Нура. Теперь, когда Третьему главе всего тринадцать лет, Рюдзи считал, что дело нельзя пускать на самотёк, и глава семьи к нему прислушался. Для начала было решено просто посмотреть, что к чему, и нужно ли вообще вмешиваться. А инициатива, как известно, нагибает инициатора, и спасибо на том, что выделили Мамиру в качестве сопровождения. Это на случай, если вдруг в Токио встретятся очень недружелюбные сильные ёкаи. Первые три дня всё было спокойно. Им не попадалось никого, кроме мелкой шушеры, да и те предпочитали убраться с дороги как можно быстрее. Не гоняться же за ними по подворотням. На четвёртый день Рюдзи наконец понял, что именно его так настораживало. Все эти маленькие, почти безобидные, хоть и пакостные духи выглядели испуганными ещё до того, как узнавали в нём онмёдзи. В городе определённо было что-то неладно. Это не чувствовалось ни в атмосфере, ни в воздухе, и люди на улицах не пытались спрятать затравленный взгляд, но интуиция вопила во всю глотку. А ей Рюдзи доверял целиком и полностью, и обыкновенно это чутьё сильно выручало. Помнится, если бы не оно, распознать в Нуре Рикуо ёкая и у него не поучилось бы, потому что мальчишка не просто превосходно скрывал ёки, но в человеческой форме вовсе не излучал её. Зато чутьё Рюдзи не ошибалось. Оно было вторым звоночком. Третий звоночек оказался тем самым камушком, призванным обрушить лавину. Женщина, торгующая неподалёку от гостиницы, где остановился их класс, два месяца назад потеряла мужа. Парень, если верить словам горничной, с которой подружились девчонки, попал под колёса какого-то лихача. Внезапная и нехорошая смерть, да ещё и на глазах у матери. Говорили, что после этого весёлая женщина сделалась молчаливой и замкнутой. Ничего удивительного, на самом деле, но постоянное ощущение опасности заставляло быть внимательным к любым мелочам, и именно поэтому (никакой другой причины!) Рюдзи предпочёл лично сопроводить одноклассницу, которой приспичило на ночь глядя что-то у этой торговки купить. Кроме того, поговаривали, что где-то в том районе вчера видели подозрительного человека в маске. Десять минут пешком туда, столько же обратно, и Мамиру следует за ними молчаливой тенью, только чуть поодаль. Ну что может случиться? Случилось. Женщина посмотрела на них пустыми совершенно глазами, выслушала внимательно одноклассницу, кивнула, и развела в стороны сложенные на животе руки. Сначала Рюдзи подумал, что это, наверное, ему кажется, потому что ни следа ёки он всё ещё не чувствовал, а из живота женщины торчал широкий, будто вросший в плоть оружейный ствол. Упал на пол, уронив вместе с собой девчонку, он скорее рефлекторно, чем осознанно, и выстрел прошёл над ними. Привлечённый шумом, вошёл Мамиру. У Рбдзи в голове лихорадочнее прощёлкивались варианты, и понятно было только то, что о таких ёкаях он раньше даже не читал. Огнестрельно оружие – совсем не их стиль. - Мамиру, ложись! – крикнул Рюдзи, и, пока странное создание отвлеклось (должно отвлечься!), поднялся сам, - Гаро, глотай! Простейшая атака прошла на ура, Гьёген оказался внутри женщины, но сделать что-нибудь ещё Рюдзи просто не успел. Создание начало менять форму, и через мгновение перед ними было нечто, по форме напоминавшее воздушный шар, а в целом – в большей степени механизм, чем что-то живое. А ещё через секунду с пола проворно поднялся Мамиру и бросился в атаку. Электричество не причинило твари ни малейшего вреда. А Рюдзи успел увериться в том, что это всё же ближе к технике, чем к ёкаю, а на механизмы, за исключением разве что водяной мельницы, Гьёген влиять не мог. Это во-первых. Во-вторых, разумной тварь не была, потому что ни одна попытка обвести её вокруг пальца успехом не увенчалось. Она просто реагировала на голос. Вариант с кислотой должен был сработать, но использовать это в помещении с демоном и тремя вполне себе живыми людьми было бы, мягко говоря, не очень разумно. Нужно было выманить тварь на улицу, там же можно будет попробовать и печати. Способ был простейший – выйти самим. - На улицу, быстро, - скомандовал Рюдзи, толкая одноклассницу в руки Мамиру. Девчонка мешала, но если бы она осталась внутри, ёкайь мог бы остаться тоже, а сама бы она вряд ли выбралась. Тварь оказалась медленной и неповоротливой, и они даже успели создать несложную печать наполовину, когда она выплыла из магазина, разнеся деревянную дверь. Лотосы из чистейшей концентрированной воды уже кружили вокруг, и оставалось только послать их в цель все разом. Играть, как с Рикуо в своё время, никто не собирался. К счастью, кислота действовала. Рюдзи даже успел заметить, что этот то ли ёкай, то ли ещё что, рассыпался сразу после того, как была сожжена маска – лицо женщины, работавшей в этом магазине. Вздохнуть спокойно он просто не успел. - Рюдзи, - бесцветным голосом позвал Мамиру. Одноклассница взвизгнула. С трёх сторон, оставляя свободной только ту, где была лавочка, висели точь-в-точь такие же шары, и подсчитать сходу их количество не получалось. - Ты гляди, сколько ёкаев. И все такие одинаковые, что это даже пугает, - пробормотал Рюдзи, разворачиваясь и перенося вес на правую ногу, так, чтобы следующее атакующее движение прошло как можно легче. Силы следовало экономить, бой обещал быть долгим. Но, к сожалению, неравным, и, пожалуй, было бы неплохо отослать Мамиру с одноклассницей, всё равно никакого проку. Следующий выстрел раздался со спины, со стороны магазина, и звук у него был другой. Третий слева шар треснул там, куда попала пуля, и рассыпался. Рюдзи обернулся. - Какого хрен вы здесь шумите? – сказал высокий рыжий мужик в полумаске и неприветливо осклабился. В правой руке у него был пистолет, а левой он придерживал цепь, обмотанную вокруг гроба. Гроб, что самое удивительное, висел у него за спиной совершенно без посторонней помощи. Наверное, именно о нём говорили вчера. Но, самое ужасное, ёки от него тоже не исходило, и Рюдзи окончательно уверился в том, что по самые гланды влез туда, куда лезть ему не следовало. Чутьё было совершенно согласно.
читать дальшеЗазор между створкой и стеной широк как раз настолько, чтобы их обоих было видно.
Сёэй без единой нитки на теле сидит рядом с ложем, держит обе руки Третьего в своих. Длинные волосы Рикуо стелятся по полу и футону: белые с чёрным узором, как снег в проталинах.
Если бы Кубинаси был чуть трезвее или чуть пьянее, он бы никогда не оказался в этой дальней галерее у двери, ведущей в комнату Сёэя.
Выпей он немного меньше, и у него хватило бы соображения не входить без приглашения хозяина. Не вылей он содержимое последней чашки, щедро предложенной Аотабо, на клумбу с любимыми астрами Ваканы-сан, у него просто не хватило бы сил дойти до дальнего конца коридора.
Сёэй разжимает его кулак, целует ладонь в шрамах – когда-то Рикуо ухватился за лезвие чужого меча голой рукой. Сын Хихи разглаживает эту ладонь у себя на коленях, как чистый лист, трогает разбитые костяшки.
Он смотрит на Третьего тем взглядом, которым обычно смотрят на женщину, когда точно знают, как она выглядит без одежды, - или тем, которым смотрят на на мужчину, когда ещё помнят, с каким звуком его клинок скользит меж рёбер, царапая кость.
На Обон весь дом стоял вверх дном, в коридорах было не протолкнуться от гостей. Ни один вассальный клан не упустил возможность засвидетельствовать почтение Нурарихёну и его роду, и наследник, конечно же, весь вечер был в центре внимания.
Собственно, уже третий вечер подряд – так же, как и утро, и день, и ночь. Праздновали третьи сутки. Рикуо мелькал там и здесь, в лучших традициях своего рода, был везде и со всеми, пил с Гьюки-гуми, церемонно раскланивался с застёгнутыми под горло Кейкайнами, целовал в уголке разрумянившуюся девицу откуда-то с Окинавы, из союзных…
И как-то оказался в комнате Сёэя, а сам Кубинаси, способом не менее непостижимым, - в тёмной кладовке за неплотно прикрытой дверью.
Сёэй переворачивает Рикуо на живот, и он перекатывается по постели плавным бескостным движением, сам отводит рукой длинные волосы, открывая шею. Сёэй трогает губами запястья, гладит плечи, целует острые лопатки, Рикуо смешно ёжится, сводит их вместе, избегая прикосновения – глядя на эти лопатки, Кубинаси вдруг вспоминает, сколько Третьему лет.
У него прекрасно развитые, уже начавшиё раздаваться вширь плечи и гладкая сильная спина подростка, который ещё не перестал расти.
Будь он менее любопытен, никогда не сунул бы нос в спальню в ответ на негромкий, очень знакомый голос. На чужой, совсем лишний разговор.
- … хотел же услышать причину? Поэтому. - Как скажешь, Третий. - Да. Как скажу. Ты единственный, кому хватило духу такое подумать, - смешок. - И точно единственный, кому пришло в голову спросить. Бешеный ты ублюдок. Пауза. Тихий шорох ткани, мягкие, почти беззвучные шаги. - Все остальные так тряслись на меня из углов, прямо-таки благоговели. Даже когда морду били - благоговели. Тяжело. Я думал, придётся самому предлагать, а так - просто согласился. Выражение лица у тебя тогда было, знаешь ли... Звуки. - ...и сейчас. Хватило же наглости спросить. - Я думал, ты больше не придёшь. После, - медленно, с усилием и как будто удивлённо, совсем не похоже на вспыльчивого сына Хихи. - Сёэй. Мне и сейчас тяжело.
Сёэй возбуждён, но на лице у него выражение, вовсе не подходящее тому, что он делает: не похоть, не желание и не веселье. Кубинаси не позволяет себе думать, как именно это называется.
При виде Сёэя нагишом невольно пересыхает во рту, и почему-то снова вспоминается – четырнадцать. Четырнадцать лет.
Недаром же говорили, что когда-то и отец Сёэя удостаивался внимания от Главнокомандующего, и видно, было за что.
Даже очень хорошо видно. Если только сын хоть вполовину пошёл в отца… У Кубинаси дыхание застряло бы в глотке, если бы она у него была.
Девицы из прислуги болтали, что Сёэй настоящий жеребец. Не врали.
Сёэй обнимает Рикуо со спины, подхватывает ладонью под живот, Рикуо наваливается ему на руку всем весом, подбирает под себя согнутые в коленях ноги. Член скользит меж его ягодиц, Сёэй легонько покачивается, не вдвигая и не торопясь, просто отирается о его тело. Рикуо постанывает сквозь зубы, сводит подрагивающие бёдра.
Кубинаси очень хорошо видно изгиб спины Рикуо, плавный рисунок поясницы, видно, как напрягаются мускулы у него на предплечьях, когда он упирается локтями в смятую, перевёрнутую вверх дном постель. Сёэй обнимает Рикуо сзади за бока, медленно проталкивает член ему внутрь, понемногу, туда-обратно, каждый раз чуть дальше, приостанавливаясь и оглаживая ладонью всюду, куда может дотянуться, потом помогает себе рукой. Тянет Рикуо за бёдра под себя и раскрывает совсем.
Третий тяжело, сорвано дышит. Если вставлять как следует, снизу долго не продержаться, а Сёэй явно знает, что делает.
Рикуо вскрикивает высоко и сорванно, мотает головой. Сёэй отстраняется, тянет назад, бережно придерживая господина, и заканчивает пальцами. У Рикуо совсем разъезжаются колени.
Кубинаси сидит в своей кладовке неподвижно, затаив дыхание, и очень надеется, что сможет уйти незамеченным. За тонкой перегородкой при свете лампы Рикуо орёт в подушки, пока Сёэй гладит его по волосам, целует плечи и трахает снизу.
…пока занимается с ним любовью – так нежно, что сердце переворачивается.
- Рикуо-сама. Рикуо чуть поворачивает голову, косит глазом на своего любовника. Глаз пурпурный, как гайдзинское вино. Сёэй всё ещё гладит его по голове, как ребёнка или женщину, и Рикуо вдруг улыбается ему – широкой, довольной, мальчишеской улыбкой.
Сёэй сворачивается вокруг Рикуо, как волчица вокруг своего выводка, и свирепая, одержимая нежность на его лице пугает больше клыков и красных глаз.
Когда они засыпают, Кубинаси выбирается из своего укрытия. Отчего-то ему хочется заплакать. Жаль, что это невозможно.
читать дальшеКана уходила из дома Рикуо поздним вечером, впервые в жизни уверенная, что ничего страшного с ней не случится. Что влияние ее друга и, как оказалось, любимого, защитит ее от всего. Оикава... точнее, Юки Онна, могла сколько угодно скрипеть зубами и приносить чай со льдом (а скорее, по соотношению, лед с чаем), но оставалось очевидным: для Рикуо дороже всех именно она, Кана (по крайней мере, в этом ее убедили разговоры ёкаев о том, что впервые их господин принял "ночной" облик именно ради нее). Неожиданное чувство собственной значимости приятно грело душу, и на губах невольно возникала улыбка. Она даже не заметила темную фигуру, отделившуюся от одного из деревьев парковой аллеи. - А... - вырвался у нее испуганный вздох, когда ей преградили путь. Уверенность в безопасности вдруг пошатнулась. Она не сразу решилась поднять глаза. Узор на кимоно цвета темного вина, длинная прядь чернильно-черных волос, скрывающая половину лица; недовольный изгиб губ, нахмуренные тонкие брови, устало прищуренные темно-алые глаза. Черный хаори клана Нура. Девочка с облегчением выдохнула. - Прошу прощения, думаю, мы с вами раньше не встречались. Меня зовут Иэнага Кана. Могу я узнать ваше имя? - она постаралась спросить как можно вежливее, чтобы, не дай бог, не обидеть как-нибудь незнакомого ёкая. Он помедлил секунду, прежде чем ответить. - Гьюки. Глава клана Гьюки в составе клана Нура. - О. Что можно сказать на это, она не знала, поэтому выдала, что пришло в голову: - Похоже, клан Нура действительно огромен. - Это так, - и опять Гьюки ответил после паузы. "Наверное, взвешивает каждое слово, - догадалась Кана. - Да, а с чего я взяла, что ёкаи примут меня с распростертыми объятиями? Может, живущие с Рикуо-куном и знают меня, но остальные... их ведь немало?" Она глянула в лицо ёкаю и тут же отвела взгляд - это показалось ей не очень вежливым и, что важнее, слегка опасным. Однако... - М-м, извините мою назойливость, но не могли бы вы рассказать мне о клане Нура? - ...Почему вы спрашиваете об этом именно меня? Кана нахмурилась, прикоснулась к подбородку, как часто делала в минуты задумчивости, но тут же одернула себя. - Как бы это выразить... мне неудобно интересоваться этим в присутствии Рикуо-куна... Но я очень хочу знать больше о мире, в котором он живет. Кажется, она начинала перенимать манеру речи этого странного ёкая. - И да, вы не возражаете пройтись немного? Я бы хотела успеть домой до полуночи. Гьюки медлил с ответом даже дольше, чем прежде. - Конечно. Они неспеша пошли вперед. Кана внимательно слушала его рассказ - об истории и структуре клана Нура, о клятве саказуки, о территориях и ключевых фигурах (о последних, впрочем, ёкай не особо распространялся). Гьюки говорил длинными, немного вычурными фразами, употребляя старомодные слова, но каждое произнесенное слово было веско, за каждым стояло значение. - К сожалению, сейчас клан переживает не лучшие времена... Хотя с тех пор, как Рикуо принял титул главнокомандующего, дела медленно, но верно идут в гору, клан испытывает кризис наследования. - Что это значит? - нахмурилась Кана. Внутренний детектор опасности вдруг встрепенулся. Кажется, это имеет отношение к ней? - Видите ли, Рикуо на три четверти человек... Хотя недостаток крови не сказался на его силе, установился только лимит времени, но есть большая вероятность того, что если Четвертый будет аякаши только на одну восьмую, клан... получит слабейшего главу в истории, который не сможет даже принимать настоящий облик Нурарихёна. Кана несколько секунд не могла уложить это в голове, а потом... Девушка резко остановилась. Гьюки сделал еще один шаг и обернулся. - Что-то не так? - Н-не так? - мороз пробрал до костей, Кана затравлено огляделась. - Похоже да, ведь мы проходим мимо единственной отходящей от этой аллеи дорожки уже не в первый раз... Ёкай прикрыл глаза, молчанием подтверждая ее худшие опасения. - Что это значит? - под веками защипало от готовых пролиться слез, но Кана сдерживалась: наверное, сейчас нужно будет бежать... или бежать уже бесполезно?.. - Вы не знаете этого, но когда-то и я был человеком, - спокойно начал Гьюки. Естественная темнота ночи сгустилась, скрадывая пятна скудного света, привычные звуки близкого города затихли, а по небу поползли плотные темные облака, скрывая звезды. - У меня была прекрасная семья, но, к сожалению, моим родителям не суждено было прожить долгую жизнь. Я стал ёкаем вскоре после смерти матери, последнего близкого мне человека... - черный туман струился между деревьев, клочьями стелился над асфальтом, образуя вокруг них широкий круг и будто отсекая их от внешнего мира... хотя почему будто? Кана попыталась отступить на шаг, но с ужасом обнаружила, что не может шевельнуться, как в кошмарном сне. Взглянув вниз, девушка вздрогнула: туман опутывал ее ноги, как сеть. - Через много лет я встретил Нурарихёна, первого главнокомандующего. Он дал мне приют и смысл жизни. Клан Нура стал моим домом... - раздался слабый звон. Кана не видела рук Гьюки, но звук был до страшного похож на звук обнажаемого меча. Иэнага задергалась, как бабочка в паутине, пытаясь освободиться от черных сетей, но туман только поднялся выше, так что девушка оказалась оплетена им по пояс. Она задрожала, прижав руки к груди, будто надеясь, что так сможет защититься. На ресницах блеснули первые соленые капли. - Чего вы хотите?.. - прошептала она едва слышно. Гьюки не услышал ее или сделал вид, что не услышал, продолжая ронять свои тяжелые, старомодные фразы: - Семья всегда была для меня высшей ценностью, ещё во времена, когда я был человеком. Клан Нура вернул мне это полузабытое ощущение. И ради благополучия семьи я без колебаний вновь отдам жизнь... - ёкай наконец повернулся к ней, не поднимая меча, но и не скрывая своей готовности им воспользоваться, - ...или убью. Слезы покатились из глаз уже неостановимо. - Что... что я должна сделать?.. - она не может драться. Она не может убежать. Она не умеет уговаривать. Никто ее не спасет. Все, что ей осталось - цепляться за жизнь. Что бы это не значило. Потому что ей всего тринадцать. В ее жизни еще нет почти ничего такого, за что стоило бы ее отдать... - Оставь Рикуо. На нем ответственность главы клана, но натура Нурарихёна беспечна и своевольна. Все, что я могу сделать для него - лишить его неправильных вариантов.
В ответ она... //Красный цвет. - Рикуо сам будет решать, - говорит Кана бледными губами и кашляет. С чем-то похожим на интерес глядит на свои руки, которыми пыталась зажимать рану в груди. По подбородку течет струйка крови, но капля не успевает сорваться вниз - девушка падает. Сети Гьюки отпустили ее, ведь паук уже поглотил свою жертву. Ёкай резким движением стряхивает с меча кровь и убирает его в ножны. Опускается рядом с Каной. - Рикуо... еще вам покажет... - говорит она невнятно и хрипло, выплевывая сгусток крови. - Рикуо... Это срывается с ее губ вместе с последним дыханием. Лицо Гьюки становится еще пасмурней, чем обычно. Он проводит ладонью по лицу девушки, закрывая ее глаза, стряхивая слезы с ресниц. Он ведь не хотел...
...он ведь почти не собирался ее убивать //Зеленый цвет. - Я не подойду к нему. Сменю школу... уеду в другой город, - глаза Каны испуганно следят за сверкающим лезвием меча. - Вороны летают по его воле. Он разыщет тебя, - возражает Гьюки, делая маленький шаг вперед. - Я буду прятаться... - Кана невольно пытается отшатнуться, еще глубже запутываясь в паутине, - остригу и покрашу волосы. Буду носить темные очки... - Многие ёкаи ориентируются по запаху, - еще один его шаг, ее судорожный вздох, чернота обхватывает горло. - Сбегу из страны... возможно, умру на рынке рабов, но ноги моей не будет в Японии! Гьюки приподнимает бровь. - Это глупо. Какая разница, умирать здесь или там? - Тогда придумай ты что-нибудь, ёкай Гьюки! - не выдерживает Кана. Она уже на грани потери рассудка. - Ты, мудрый советник клана Нура! Посоветуй мне что-нибудь... на благо... твоего клана! - девушка опускает голову. Ее душат рыдания. Паутина покрывает ее затылок, стягивается на волосах, оставляя открытым только лицо. Гьюки делает последний шаг к ней, секунду смотрит, как падают вниз прозрачные капли слез, исчезая в темноте, и, наконец, говорит: - Есть место, где возможно спрятать тебя так, что даже Третий не найдет. Это место - мои земли... Кана глядит в единственный глаз Гьюки, алый, как кровь, и чувствует себя кроликом, покорившимся удаву. - Гора Нэджирэмэ. Но тебе придется провести на ней...
продолжение...провести там всю жизнь //Синий цвет. - Я не могу! - и лицо у нее в этот момент такое умоляющее, что Гьюки почти вспоминает, как испытывать жалость, но - клан. И всё. - Я просто... ведь... Рикуо - мой друг... И... в этом городе мои друзья... мои родители... как... вы думаете, я могу... так просто все бросить?.. - К сожалению, учитывая желания всех и каждого... - ёкай приподнимает меч, - невозможно обеспечить благополучие клана. Кана пытается сказать еще что-то, но ощущение безысходности сдавливает горло. У нее, похоже, есть только одна возможность сохранить свою прежнюю жизнь, но ради этого нужно... - Если... если я пообещаю, что никогда не буду с Рикуо, - слова не выходят как следует, и она выталкивает их из себя с большим трудом, - никогда не буду с ним иначе, чем друг... - Люди, - с неожиданной печалью в голосе возражает он, - лгут. - Клянусь! Я... - Кана замирает, не зная, как его убедить, и долго молчит, прежде чем заговорить вновь. - Я не знаю, что сказать, ёкай Гьюки. Сейчас моя жизнь в ваших руках. Прошу, дайте... мне один шанс. Если я нарушу обещание, вы сможете убить меня в любой момент, не сомневаюсь. Но я не сделаю... такой глупости. Моя жизнь будет принадлежать вам; это... вас устроит? - проговорив это, Кана обессилено опускается на землю, позволяя черноте сомкнуться вокруг. - И ты думаешь, что я поверю тебе, человеческая девочка?.. - но в его словах не звучит уверенности в обратном. Слезы кончились, и она смотрит на Гьюки прямо. - Но ведь и ты когда-то был человеком. Мне остается только верить в это. Он долго стоит молча, хмурясь еще сильнее прежнего, а потом паутина опадает. Вот и всё.
Всё-всё-всё... //Истиные цвета. - Я... - Ну и что ты опять творишь?.. Гьюки, - звучит знакомый голос. Тьма расступается, пропуская истинного хозяина подлунного мира. Рикуо проходит мимо Каны и останавливается перед ёкаем. Вытаскивает из его пальцев меч. Тот не сопротивляется. Склоняет голову. Нура вздыхает и закатывает глаза. - Убивать не буду, и не надейся. Но Гьюки... тебе не кажется, что чем больше ты размышляешь над проблемой, тем в худшем свете она тебе видится? - разводит руками. - Гьюки, все твои беды - от головы. Слишком много думаешь. - Но Рикуо... - тихо, но упорно говорит старый ёкай, - Кризис наследования действительно существует, и ты сам это знаешь. Ты не можешь просто взять и с первой попавшейся женщиной... - А вот это позволь мне решать, - в голосе Рикуо резко звучит сталь. Гьюки вздыхает. - Как я и говорил, натура Нурарихёна беспечна и своевольна, - бросает он в сторону Каны, и сети паутины распадаются и развеиваются. Девушка, не удержавшись на ногах, опускается на землю. - ...И вообще, беспокоится об этом еще попросту рано, - добавляет после паузы Рикуо, - оставь этот разговор до тех пор, когда повзрослеет моя дневная половина. Он помогает Кане подняться и говорит "Я отведу тебя домой, Кана-чан". А у нее дрожат коленки, и в голове бьется только одно: "Связать свою жизнь с этим человеком? Да ни за какие коврижки!" Гьюки следовало бы порадоваться очередному блестящему успеху своей педагогической техники.
читать дальше- А ты уверен, что ЭТО поможет? - Нурарихён подозрительно принюхался. - Разумеется, - Хидэмото невозмутимо спрятал руки в рукавах. - Это старый проверенный рецепт, которому больше лет, чем тебе. Состоит из трав, кое-каких смесей и... ты точно хочешь это знать? - Нет, - поспешно отказался Нурарихён. - Пожалуй, остановимся на «некоторых травах». - Мудрое решение, - спокойно отозвался Кейкайн. - Прежде ты не отличался таким благоразумием. - Это «прежде» было четыреста лет назад, - проворчал Нурарихён. - За столько времени можно повзрослеть. - И то верно. Помолчали. - Ну? - наконец недовольно и сердито поинтересовался Главнокомандующий. - И где же беседы о цветении сакуры при полной луне? - Ты ещё скажи – о поэзии, - фыркнул Хидэмото. - И сакура, и луна, чтобы ты знал, приедаются ещё на первой сотне лет. После... уже не хочется тратить единственную ночь в году, когда можно почувствовать себя живым, на такое дерьмо. Брови Нурарихёна взмыли вверх, а следом, подёргиваясь, вверх поползли и уголки губ: - Кажется, смерть действительно меняет людей. Раньше я не был уверен, что ты знаешь, как называется то, ради чего ты ходишь к выгребной яме. - Раньше я не был уверен, что ты знаешь, в каких целях люди используют выгребные ямы, - парировал Хидэмото. - Определённо, ты расширил свои познания о человечестве. Ёкай неопределённо хмыкнул, приваливаясь плечами к стволу дерева сильнее. Озеро перед Кейкайном было гладкое, как серебряное зеркало, и блестящее, как монетка. Луна круглая, словно под циркуль нарисована. Белые одежды почти светились в темноте. Глаза у Нурарихёна тоже светились, пока он разглядывал сидящего у самой воды Хидэмото: расстелённые по земле рукава, высокая шапка, приподнятые удивлённые брови, искусно поведённые краской. Островатые черты и по-лисьи изгибающиеся к вискам глаза. Очень тёмные. Картинка, да и только. Нурарихён отвёл взгляд, посмотрел на прохладную блестящую воду. Если честно, он и сам не мог сказать, почему медлит, тратя драгоценные часы на этого оммёдзи. Может, оттого, что умер Хихи, а значит, ещё один кусочек его юности... - Выглядишь ты... не как дух. - Я и не дух, - фыркнул Хидэмото. - По крайней мере, этой ночью. Да и ты, надо сказать, в кои-то веки не похож на разваливающуюся ёкайскую зад... - Избавь меня от продолжения, - быстро сказал Нурарихён. - Откуда только набрался. - Оттуда же, откуда ты, - довольно отозвался оммёдзи. - Не у одного тебя, знаешь ли, внуки. Ругательства он проговаривал с явным удовольствием, вкусно жмурясь. - Это кто кого научил, - вполголоса буркнул Нурарихён. Хидэмото сделал вид, что не расслышал: - Что? - Внук, говорю, весь в тебя, - повысил голос Главнокомандующий. - А девочка хорошая. Даже очень. - К чему, позволь спросить, было последнее замечание? - медленно выговорил оммёдзи. - Ни к чему, - Нурарихён деланно-безразлично пожал плечами. - Аякаши. Не трогай её. - Вообще не понимаю, о чём ты. Ты же сам заметил, что всё остальное время, кроме этой ночи, я выгляжу древней развалюхой. И вообще, она одноклассница моего внука. - Не трогай, - тихо, с нажимом повторил Хидэмото. Нурарихён вскинул перед собой раскрытые ладони: - Ладно, ладно. Я, может, люблю поесть в чужих домах, но вот уж не думал, что у меня репутация пожирателя младенцев. - Ты бы удивился, - обронил Хидэмото. - Не сомневаюсь. В некоторых вещах ёкаям не сравняться с людьми. Например, в грязных фантазиях. - Слушай, ты же получил, за чем пришёл? - Это такой способ сказать «вали отсюда»? Нурарихён подошёл, плюхнулся рядом, подобрав под себя одну ногу и сунув стопу второй в воду. Картинка у озера тотчас перестала быть идиллической. ...а глаза у Кейкайна отчаянные. Отчаявшиеся. Точь-в-точь как те, что он привык видеть в зеркале на развалинах собственного лица. Мысль, пришедшая Нурарихёну в голову, отдавала сумасшедшинкой. Он вдохнул тёплый, совсем живой запах человека рядом. Одна ночь в году... глупо тратить её на сакэ, луну и тоску. - И чем, интересно, мы занимаемся в единственную ночь, когда можем побыть собой? - вслух подумал он. - Грязными фантазиями? - с мрачным юмором предположил Хидэмото. - Осмелюсь напомнить, ты пришёл ко мне за средством от похмелья... - От похмелья после ёкайского сакэ, - вставил Нурарихён. - ... и это самый беспомощный и глупый предлог, который я слышал. Нурарихён хмыкнул, искоса поглядел на Хидэмото, осторожно вытащил ногу из воды и упёрся ступнёй ему в пах. - У меня есть предложение, - довольно щурясь, низким голосом сказал он. - На сегодня. - Если только не сакадзуки, - пробормотал Хидэмото, - то почему бы и... - дыхание у него перехватило. Нурарихён оскалился сильнее, пошевелил ногой. Хидэмото поймал его за щиколотку. Смотреть на растерявшего обычный ироничный тон и лисью гримасу оммёдзи было сплошное удовольствие. - ...наглый аякаши. Нурарихён засмеялся: - Давно было, а? Забыл уже всё, наверное. Вряд ли твои почтительные родственницы хоть раз предлагали тебе постельные утехи за эти четыреста лет... если вообще знают об этой ночи. - Замолчи. - Одно из условий твоего нового существования, верно? Нельзя просить, только брать то, что предлагается добровольно... - ...наглый и очень болтливый. Ты серьёзно? Нурарихён повёл плечами, спуская пониже кимоно. Придвинулся ближе, надавил коленом. Выдохнул прямо в растерянное, настороженное лицо: - Только без стихов эпохи Хэйан и луны, хорошо? Хидэмото ответил каким-то сдавленным возгласом. Из-под сдёрнутой шапки развернулись клубком чёрных змей волосы, свалились в траву – таких длинных у мужчины Нурарихён не видел уже лет триста. Он вздёрнул по-звериному губу, блестя острыми зубами, но перевернуть себя позволил. «Какая разница». Хидэмото скрутил рукава кимоно жгутом, не давая ему двигать руками, завёл их за спину. Нурарихён засмеялся хрипло, удивлённо, выдохнул, когда оммёдзи безо всяких церемоний и стихов потянул вверх плотный край его одежды. Сунул руку под ткань – тут уже застонали оба. Луна то и дело окуналась в озеро. Шептал в кронах ветер. Нурарихён закусил собственный ворот. Сказал бы ему кто, почему он валяется тут, на берегу, почему слушает задавленные в горле крики Кейкайна. Что за странное сумасшествие заставило его остаться? И он, кицунэ всё побери, не мог уже вспомнить, когда у него последний раз был мужчина. Что некоторым образом обещало проблемы. Больно было, как... а впрочем, бывало и больнее. «Четыреста лет, - напомнил он себе. - Четыре сотни лет существования в качестве бесплатной энциклопедии, приложения к наследству. Фамильные жемчуга, семейные земли и предок-из-коробочки – вот то, что передаётся в клане Кейкайн следующему поколению». Если бы он сам жил так, существовал так, воспользовался бы он чужим предложением? Несмотря на то, от кого оно исходит? И церемонился бы он после всех этих лет с любовником? Пальцы у него на бёдрах дрожали. В конце концов, что значит немножко великодушия между старыми врагами, если это позволяет хоть ненадолго почувствовать себя живыми? «Ёкаи исцеляются быстро, - мелькнуло в голове. - На крайний случай, совру невестке про прострел...» Он выгнул поясницу, впуская – сцепил зубы крепче и постарался дышать помедленнее. - Ори, - глухо сказал оммёдзи у самого его уха. - Пожалуйста. Для меня. ...Нурарихён выпустил воротник.
550 словВсе начинается внезапно, как извержение вулкана. Случайная встреча, узнавание, долгий взгляд глаза в глаза - и даже понимание, что нельзя, что враг не может уже спасти, уберечь. Подчинить, покорить, подергать лисицу за хвост… хвосты. И любить - неистово, исступленно, как могут только ёкай. Только Рикуо знает, как может ластиться Кицуне, и каково спится на ее мягком меху. Их встречи редки и всякий раз проходят по одному сценарию. Вряд ли можно что-то изменить, да и стоит ли, пока эти встречи вообще возможны. Иногда, вглядываясь в черные, словно озеро ёки, глаза, Рикуо видит другие, желтые, полные огня и ненависти. Он задается вопросом: а есть ли во всем этом хоть какой-нибудь смысл и оправдание? Смысл находится неожиданно, когда теплым весенним вечером Вакана находит у порога корзинку с младенцем. У него темные волосы, теплые, чуть раскосые, ореховые глаза и острые зубки. Рикуо даже не нужно смотреть, чтобы понять, чей это сын. Мальчик остается в Нура-гуми. Женщины в восторге, мужчинам интересно только какой из него вырастет ёкай, и только Гьюки пристально следит за отношением Третьего к малышу. Рикуо обращает на него внимания не больше, чем на любого другого члена клана. Но и не меньше.
" Не делай этого, пожалуйста, иначе мне придется убить тебя, Хогаромо-Кицуне", - "Но мое дитя - мой сын хочет быть рожденным. Я не могу противиться ему", - "У тебя уже есть сын. Наш сын, Четвертый наследник. Будь уверена, Сеймей в первую очередь избавится от него". "Рикуо, я не хочу, обещай, что защитишь его…"
Если тайну знают трое, ее знают все. Не стоило забывать, что прислуга в гостинице тоже имеет глаза и уши.
Еще у ворот Рикуо понимает, что случилось нечто из ряда вон. Цурара не бросается с радостным визгом на шею, дед, едва завидев его, разворачивается и уходит в дом, мелких ёкаев ни видно совсем. Рикуо заходит внутрь и попадает прямо на собрание всех глав клана. Он еще не знает, в чем дело, но понимает, что новости его ждут не из приятных. Он садится на свое место и обводит взглядом присутствующих. Те только переглядываются, не решаясь что-либо сказать вслух. Наконец дед нарушает всеобщее молчание, и его тихий голос звучит просто оглушительно: - Нура Рикуо, до нас дошли слухи, что ты уже много лет… хм… встречаешься с Хогаромо-Кицуне, и что Ри-тян ваш с ней ребенок. Это правда? - Да. И что? - по комнате прошелестели изумленные шепотки. - Ты хоть понимаешь, что это измена?! - Разве? - Третий по-прежнему невозмутим. - Разве я плохо справлялся с обязанностями главы или дал повод для вашего недовольства? Разве не вы сами сотню раз поднимали вопрос о моей женитьбе и наследнике? - Но ведь это Хогаромо-Кицуне! Как ты мог? - Вот не думал, что мой клан - сборище идиотов, не способных видеть дальше собственного носа. Суровый взгляд резко осаживает особо рьяных, уже схватившихся за оружие. - Если вы помните, мой род был проклят. Я лишь на четверть ёкай, а что было бы с моим сыном, родись он от человеческой женщины? Не этот ли вопрос уже долгое время занимает ваши умы? У меня есть сын от чистокровной ёкай, очень сильной ёкай, между прочим, - Рикуо усмехнулся. - Подумайте, каким может стать наш клан, когда он встанет во главе.
Не дожидаясь ответа от потрясенных подчиненных, Рикуо поднимается и выходит прочь из комнаты. Больше всего его в данный момент волнует то, что маленький Ри-тян теперь может открыто называть его Ото-сан.
726 слов– Дед, вот объясни, как вы умудрялись столько лет спокойно существовать без этих постоянных битв, стычек на грани разоблачения перед людьми или полного уничтожения клана? – устало поинтересовался Рикуо, блаженно растянувшись прямо на досках крыльца. – Или это только мне так не везёт? – Просто ты не до конца ещё познал глубины присущего тебе страха, – Нурарихён пыхнул любимой трубкой и лукаво покосился на собственного внука. – Когда поймёшь, большинство проблем можно будет решить куда как проще… Я-то уже староват для этих дел, – добавил он непонятно. – Так что нечего отлынивать от тренировок!
Рикуо и не отлынивал – куда ему было деваться, если на носу было генеральное сражение с Сеймеем, от исхода которого зависела не только судьба клана, но и миллионы жизней ни о чём не подозревавших обычных смертных. И молодому Третьему даже начало казаться, что дело сдвинулось с мёртвой точки, и он вот-вот осознает, что же имел в виду дед, заявляя что Кёка Суйгецу не только иллюзии и обман чужих органов чувств. Но скоро он понял, что рано начал радоваться собственным успехам. Ой, как рано!
Первой ласточкой стало очередное собрание глав кланов, прошедшее на удивление гладко. Тут надо бы было радоваться, но то, что даже Хитоцуме ни разу не попытался возразить юному Главе несколько настораживало. Да и Гьюки смотрел на него как-то странно. Хотя что творилось в голове у Гьюки всегда было сложно понять, тем более что озвучивать свои размышления он как обычно не торопился. Потом была вывихнутая на тренировке лодыжка и Зен, непривычно трепетно втиравший в пострадавшую ногу названного брата приятно пахнущую травами мазь. Рикуо и сам затруднялся потом объяснить, что его так смутило в этом невинном и привычном вроде бы действии. А потом начался настоящий ад, причём проклятый Сеймей не имел к этому ни малейшего отношения. Внезапно Третьему стало невозможно и шагу спокойно ступить по особняку, полному подчинённых ему ёкаев. А уж скрыться от восхищённых и гм… алчущих взглядов… Ей-ей, Рикуо вполне хватало одной Цурары с её несколько зашкаливающим обожанием "молодого господина". Тем более что Цурара была скромной, стеснительной, и не имела дурной привычки распускать руки в отличие от некоторых. Малодушно плюнув на дальнейшие тренировки и удрав в школу в первый же день нового триместра, Рикуо с неудовольствием обнаружил, что поголовное помешательство относительно его скромной персоны охватило не только ёкаев, но и простых людей. Хвала богам, что Киёцугу задержался в очередной своей исследовательской поездке! Окончательное же понимание, что дело – труба пришло к Рикуо, когда приехавший на очередные переговоры Рюдзи подарил ему цветы. Хотя стоит признать, что испугался Третий Глава Нура только обнаружив, что те не отравлены, не способны помутить сознание ёкая собственным ароматом и даже не означают на языке цветов "сдохни исчадие тьмы" или хоты бы "держись подальше от моей сестры, а то лишишься чего-нибудь важного".
– Как?! Как это всё прекратить?!! – рычащим шёпотом допытывался Рикуо, тряся наконец-то отловленного дедушку за грудки, и нервно озираясь при каждом шорохе. – Ну… – неопределённо протянул тот, отказываясь проникаться важностью момента. – Как и любая другая способность, она поддаётся осмысленному контролю. Но контроль этот можно достигнуть лишь упорными тренировками, которые ты в последнее время что-то подзабросил. – Подзабросишь тут! – в голос возмутился Рикуо, но тут же испуганно оглянулся и продолжил снова шёпотом. – А до тех пор мне что, отшельником предлагаешь заделаться?! В пустынный скит удалиться?! – Нет, так точно не пойдёт, – "обрадовал" внука Нурарихён. – Тренировать эту способность без взаимодействия с окружающими попросту невозможно. – Ты издеваешься?! Срочно придумай, как это обуздать в кратчайшие сроки, а не то я… Закончить угрозу Рикуо было не суждено. От входа в особняк донёсся жизнерадостный голос Киёдзюдзи Киёцугу, наконец вернувшегося в город и решившего навестить сказавшегося в школе больным товарища: – Рикуо-кун! Эй, Рикуо-кун? Я знаю, ты здесь! Ты не поверишь, что мне удалось раскопать в моём последнем путешествии! Названный Рикуо-кун представил, как его новообретённые но пока не контролируемые возможности скажутся на Киёцугу, давно фанатеющем от "господина всех духов", а теперь ещё и осведомлённом, что Рикуо он и есть, и ему резко поплохело. – Чур ты меня не видел! – бросил он деду и, насторожено обозрев выходы из комнаты, выскользнул прочь.
– О, вы дедушка Рикуо? – лицо Киёдзюдзи озарилось широкой улыбкой. Не обнаружив друга в его комнате, Киёцугу с энтузиазмом принялся за обшаривание особняка, заглядывая во все помещения подряд и не особо размышляя о вежливости подобных действий. – А я как раз его ищу! Может быть, вы знаете, где он? – Посмотри в саду, – посоветовал с ответной улыбкой Нурарихён. – Он любит забраться на старую сакуру. В конце концов, как показывала практика, для его самоуверенного внука наиболее эффективны были тренировки в экстремальных условиях.
851 слово.В клане Нура празднуют уже третьи сутки. В клане изобилие поводов: ведь непобедимый Третий глава уничтожил лисицу, выиграл сражение в Шибуе и даже в одиночку сразил Санмото – ну почему же не выпить, когда есть такой замечательный командир? Интересно, многие ли знают, что самого командира уже часов пять, как нет на празднике? Скорее всего, весь парад уверен в том, что Третий на своей любимой сакуре курит свою любимую трубку и думает о вечности, а вовсе не лежит в своей комнате, одну за другой опорожняя бутылки саке, как это происходит на самом деле. Рикуо чувствует, что самые близкие соратники уже начали волноваться. Должно быть, ищут его. Меньше всего ему сейчас хочется показываться им на глаза, но ничего не поделаешь – он слышит разговоры за стеной и знакомые голоса, совсем близко от своей комнаты. -Рикуо? – это голос Зена. Отодвинутые седзи, почти бесшумные шаги, едва различимый шепот – глава Зен-Иппа о чем-то переговаривался с Сеэем – и затем снова оклик Зена: - Цурара, иди сюда. Мы нашли его. Цурара. Ну конечно. Волнуется за него больше других; может, даже думает, что его похитили и убили враги… Юкки-онна хуже всех перенесла эту войну. Женщины вообще не должны воевать, не их это дело. Рикуо часто думал о том, что зря допустил снежную девочку к сражениям. Впрочем, сейчас об этом вспоминать нет сил. -Рикуо-сама, Рикуо-сама! – лепет Юкки-онны похож на плач. – Вы в порядке, Рикуо-сама? -Что ты здесь делаешь, Юкки-онна? – Третий все же собирает волю в кулак и заговаривает. -Но… но… - Юкки-онна растеряна. Такой неожиданный вопрос для нее. – Вас не было на празднике, и я подумала… -А что вы здесь делаете, Рикуо-сама? Сёэй. Сёэю объяснить сложнее – по большей части потому, что он действительно понимает. Для Юкки-онны все просто: Третий жив, значит, война закончилась хорошо – но у Сёэя умер отец, и скольких еще он похоронил, неизвестно. Ему Рикуо не хочет отвечать. -Что с тобой происходит? – Зен садится, кладет голову Нуры к себе на колени и пытается заглянуть в глаза. Он сам немного пьян – все они пьяны, праздник идет уже третьи сутки – но Рикуо пьян сильнее, он почти не соображает, что делает; и хочется что-то сказать, успокоить всех, объяснить, но вместо этого получается какая-то путаница, и он бессвязно бормочет: -Не могу… больше не могу… я все это ненавижу… Зен опирается спиной о стену и подтягивает Рикуо к себе, так, чтобы он лежал у него на груди, меж разведенных ног Зена. Рикуо не сопротивляется, позволяя управлять собой, как тряпичной куклой, даже как будто бы не замечает – позволяет крепко обнять себя, потереться колючей щекой о свою шею, и только все время повторяет: -Она… такая красивая была… Кицуне… У нее такие глаза были, темные… как ом-мут-ты… ли как что-то еще, я не знаю, я хреновый поэт… А глаза у нее красивые были… А потом я убил ее… -Это все ради клана, - мягко говорит Сёэй, осторожно разувая Третьего, стараясь не оцарапать кожу длинными ногтями. -Н-нет! – Рикуо протестующе мотает головой и приподнимается, отчего длинные жесткие волосы разметываются по Зеновым плечам. – Я их всех убил... Всех... И наших тоже… Они мне доверяли, а я привел их на смерть, и даже имена не все знаю… Я… -Тихо, - Зен крепко прижимает его к себе и больно кусает за шею. До Рикуо, наконец, доходит: он неловко оборачивается, пытаясь понять, как себя нужно вести, но Зен ловит его подбородок и, заставив полностью повернуться к себе, сильно и напористо целует в губы. – Тихо, Рикуо, - тяжело дыша, Зен гладит его по щекам, пока Сёэй развязывает пояс юката Третьего. – Сейчас будет легче, я обещаю. Рикуо непонимающе смотрит на него, но, когда теплый язык Сёэя касается нежной кожи его живота, он вскрикивает от неожиданности и выгибается. -Забудьте обо всем, Рикуо-сама, - мягко говорит Хихи, ласково оглаживая его бедро. – Мы сегодня живы благодаря вам. Ведь правда, Цурара? Снежная девочка испуганно охает и кивает. Должно быть, сейчас она готова согласиться со всем, лишь бы о ней снова забыли. -Цурара, - властно говорит Зен, - иди сюда. Ты нужна нашему господину. Рикуо... позови ее, ну? Размякший под ласками Сёэя, пьяный и измученный, Третий почти ничего уже не способен понять. Во всяком случае, оценить происходящее он точно не может. Он бездумно протягивает руку, заставляя Цурару приблизиться к себе, и негромко зовет ее по имени, спуская с ее плеч расшитое узорами кимоно. Потом все как в тумане. И все еще сложно поверить, что надменный ёкай Рикуо Нура способен так чутко, жадно реагировать на ласки – самые примитивные ласки, если уж на то пошло; что он бессвязно всхлипывает, когда его целуют в шею, и кричит от невесомых прикосновений к нежной коже на внутренних сторонах бедер. Что он любит, когда зубами и языком ласкают его лодыжки и запястья, и что он от бессилия превращается в человека, когда, кончив в третий раз подряд, он теряет сознание от удовольствия. Наутро Рикуо утыкается лицом в подушку и ждет, пока все молча и по одному уйдут, воровато оглядываясь через плечо. Последней убегает Цурара: робко целует его в обнаженное плечо, расписанное рисунками татуировок, вздыхает и исчезает. Тогда Рикуо переворачивается на спину, закуривает и смотрит, как за окном разгорается рассвет. Утром Рикуо похмельно и постыдно, но он больше не думает о войне – ни о чем не думает, и курит молча, тихо и задумчиво. А в доме царит умиротворенная тишина.
860
589
Второе исполнение!
543
752
747
1050 слов
читать дальше
521 слово
читать дальше
1022 слова
читать дальше
861 слово
читать дальше
1741 слово
читать дальше
1741 слово
продолжение
1075 слов.
«Немного великодушия»
читать дальше
550 слов
726 слов
Наутро не мочь смотреть друг другу в глаза. А- ! ХЭ
851 слово.