Глаза, что с непониманием, неверием всматриваются в её лицо такие же красные, как кровь, пропитавшая её одежду. Такие же красные, как кровь, обагрившая её руки десять лет назад. Но те глаза были другими… жёлтыми, как лепестки ямабуки.
"Я только хотела быть счастливой матерью прекрасного сына…" - думает Хагоромо-кицунэ, и в голове её мешаются осколки воспоминании: своих и этого треклятого нового воплощения. Больно, как же дьявольски больно! Голова раскалывается. Кто она? Кто она сейчас? И как же жжёт в пробитой груди, а перед глазами всё расплывается – от слабости ли, или от готовых пролиться слёз, она не знает.
И на секунду ей кажется, что вот он – её долгожданный сын. Но хрупкая мечта, порождённая то ли предсмертным бредом, то ли подступающим безумием, осыпается миллионом острых осколков: мальчик, чьи руки обнимают её смертную оболочку, безусловно, его сын… его, но не её. И этой боли слишком много для той её части, что страдает от погибшей любви. Слишком много для хрупкой, измученной, выпотрошенной Минагороши-джизо сущности, некогда звавшейся Ямабуки Отомэ. Она съёживается, отступает, прячется в тени той, что питает к клану Нура лишь ненависть.
И Хагоромо забывает о мальчике с красными глазами. Ведь вот он – её Сеймэй. Прекрасный, вновь возрождённый Сеймэй. Выстраданный, долгожданный, снова с ней, во плоти, так что можно обнять его, ощутить биение родного сердца.
Но он не обнимает в ответ. Родные руки не дают опоры, когда под ней разверзается горящая бездна. И когда она падает, вслед за ней осыпаются осколки её величайшей мечты. Мечты, которой она, Хагоромо-кицунэ, жила тысячу лет. Потому что рождённый ею – больше не её Сеймэй.
Её сын, её дитя – он лишь в её мечтах, лишь в воспоминаниях, зыбких, как дым, хрупких, как тонкая льдинка. И этому видению не суждено воплотиться в реальность ни для одной из сущностей, что причудливо переплелись за годы существования в одном теле.
-
-
01.04.2012 в 17:52Глаза, что с непониманием, неверием всматриваются в её лицо такие же красные, как кровь, пропитавшая её одежду. Такие же красные, как кровь, обагрившая её руки десять лет назад. Но те глаза были другими… жёлтыми, как лепестки ямабуки.
"Я только хотела быть счастливой матерью прекрасного сына…" - думает Хагоромо-кицунэ, и в голове её мешаются осколки воспоминании: своих и этого треклятого нового воплощения. Больно, как же дьявольски больно! Голова раскалывается. Кто она? Кто она сейчас? И как же жжёт в пробитой груди, а перед глазами всё расплывается – от слабости ли, или от готовых пролиться слёз, она не знает.
И на секунду ей кажется, что вот он – её долгожданный сын. Но хрупкая мечта, порождённая то ли предсмертным бредом, то ли подступающим безумием, осыпается миллионом острых осколков: мальчик, чьи руки обнимают её смертную оболочку, безусловно, его сын… его, но не её. И этой боли слишком много для той её части, что страдает от погибшей любви. Слишком много для хрупкой, измученной, выпотрошенной Минагороши-джизо сущности, некогда звавшейся Ямабуки Отомэ. Она съёживается, отступает, прячется в тени той, что питает к клану Нура лишь ненависть.
И Хагоромо забывает о мальчике с красными глазами. Ведь вот он – её Сеймэй. Прекрасный, вновь возрождённый Сеймэй. Выстраданный, долгожданный, снова с ней, во плоти, так что можно обнять его, ощутить биение родного сердца.
Но он не обнимает в ответ. Родные руки не дают опоры, когда под ней разверзается горящая бездна. И когда она падает, вслед за ней осыпаются осколки её величайшей мечты. Мечты, которой она, Хагоромо-кицунэ, жила тысячу лет. Потому что рождённый ею – больше не её Сеймэй.
Её сын, её дитя – он лишь в её мечтах, лишь в воспоминаниях, зыбких, как дым, хрупких, как тонкая льдинка. И этому видению не суждено воплотиться в реальность ни для одной из сущностей, что причудливо переплелись за годы существования в одном теле.
Проклятие замыкает круг.