Старое кладбище утоплено в тишине, и ослабевший ветер не в силах расшевелить вросшие корнями в смерть деревья. Единственного, кого здесь можно считать условно живым - по крайней мере, он двигается и мыслит, а это уже немало - не видно, не слышно и не почувствуешь, даже если он заденет тебя краем широкого рукава. Молодой - ему едва двести - ёкай из третьего поколения, Нурарихён, приходит сюда чрезвычайно редко по человеческим меркам, но всем, кому нужны его посещения, уже плевать на глупые временные рамки. - Здравствуй, мама, - нежно говорит тот, кто способен окутать удушливым ужасом целый город, и садится рядом с могильным камнем, доставая приношение. - И ты, отец. Тонкая лента дыма начинает разворачиваться в сторону неба. - Ну как вы здесь?.. А мы - да, у нас все как следует. Клан процветает, и в человеческое общество встраиваемся... как можем, и, надо сказать, вполне недурно - даже те, кто самой старой закалки. Ёкай замолкает и со слабой улыбкой переводит взгляд с одного надгробия на другое и обратно. На одном выбито: "Нура Рихан - мы счастливы идти по твоим следам", а на другом - "Нура Вакана. Его сокровище". И даты, но даты потеряли свой смысл так давно... Тот, кого покоящиеся здесь звали Рикуо, улыбается. Не потому, что ёкаям не больно. Просто он знает, что они хотели бы видеть его улыбку. - Дед-то не захотел к вам присоединиться, а? Или вы к нему - это уж как посмотреть. Он ведь всегда говорил - ну, тебе конечно, мам, не мне, мне бы не сознался: "Где Ёхимэ легла, там и я лягу"... А сейчас... сакура цветет... красиво там. Нурарихён быстро проводит рукой по лицу. Двести лет - малый срок. За такое время ничего не проходит - не у них, не то бессмертных, не то давно мертвых существ. - Ладно, засиделся я... Пойду - мне еще ребят навестить надо, - с этими словами ёкай поднимается и, бросив последний взгляд на могильные плиты, уходит.
Эта часть кладбища немного новее - хотя для ныне живущих разница между двумястами и ста двадцатью годами не слишком заметна. - Ну здравствуйте, - говорит тот, кого раньше звали Рикуо, и оглядывает все, что осталось на земле от тех, кто его так звал. - Привет, Киёцугу. Прости, что не выбирался так давно - ты-то всегда находил для меня время. Ёкай делает короткую паузу, будто не уверен, что стоит говорить последующее - хоть собеседник его и не услышит, вероятно, никогда. - Ты был человеком... но ты был одним из нас. Ты был из клана Нура. Знай - тебе нет замены. Твой наследник сидит на твоем месте на собраниях, но ты был особенным. Неповторимым. Знай это. Нурарихён поворачивается к следующей плите. - Кана... Милая, милая Кана, - он гладит надгробие, словно ребенка по голове. - Спасибо, что любила, - серьезно говорит ёкай, - и спасибо, что перестала любить. Я никогда тебя не забуду. - Шима. Дружище Шима. Ты был из всех нас самым человеком - и это было прекрасно. А ты помнишь, помнишь, как полклана пришло болеть за тебя в чемпионате мира?.. А мир уже почти забыл, хотя тогда казалось - такое не исчезает меж страниц истории... - Маки. И отчего только самые смелые сгорают, как свечи?.. К тебе, Зэн, тоже относится. Маки, Тори просила кланяться. Говорила, что не прочь бы к тебе присоединиться, если б только естественным путем... но - ёкайская кровь, да проснувшаяся - с этим не спорят. Проверено на собственной шкуре. Рикуо опускает взгляд. - Зэн, я вот наконец понял, что хотел тебе сказать. У меня был только один брат за всю жизнь. И лучшего брата, чем ты, я не мог и желать. Он отсутпает на шаг и глядит на тишину старого кладбища, сохраняя ее в памяти. И медленно исчезает между волокон плотного, тяжелого воздуха.
Он уходит, но уносит с собой не холод, обычно пробирающий людей в местах, принадлежащих мертвым. Он уходит с чувством теплоты, обнимающей сердце. И он наконец может побыть, хоть недолго, хоть чуть-чуть, не ёкаем Нурарихёном в третьем поколении, главой Парада, а просто Рикуо. Тем, кем он был двести лет назад, вместе с ними. Юным и полным веры в жизнь.
Старое кладбище утоплено в тишине, и ослабевший ветер не в силах расшевелить вросшие корнями в смерть деревья.
Единственного, кого здесь можно считать условно живым - по крайней мере, он двигается и мыслит, а это уже немало - не видно, не слышно и не почувствуешь, даже если он заденет тебя краем широкого рукава.
Молодой - ему едва двести - ёкай из третьего поколения, Нурарихён, приходит сюда чрезвычайно редко по человеческим меркам, но всем, кому нужны его посещения, уже плевать на глупые временные рамки.
- Здравствуй, мама, - нежно говорит тот, кто способен окутать удушливым ужасом целый город, и садится рядом с могильным камнем, доставая приношение. - И ты, отец.
Тонкая лента дыма начинает разворачиваться в сторону неба.
- Ну как вы здесь?.. А мы - да, у нас все как следует. Клан процветает, и в человеческое общество встраиваемся... как можем, и, надо сказать, вполне недурно - даже те, кто самой старой закалки.
Ёкай замолкает и со слабой улыбкой переводит взгляд с одного надгробия на другое и обратно. На одном выбито: "Нура Рихан - мы счастливы идти по твоим следам", а на другом - "Нура Вакана. Его сокровище". И даты, но даты потеряли свой смысл так давно...
Тот, кого покоящиеся здесь звали Рикуо, улыбается. Не потому, что ёкаям не больно. Просто он знает, что они хотели бы видеть его улыбку.
- Дед-то не захотел к вам присоединиться, а? Или вы к нему - это уж как посмотреть. Он ведь всегда говорил - ну, тебе конечно, мам, не мне, мне бы не сознался: "Где Ёхимэ легла, там и я лягу"... А сейчас... сакура цветет... красиво там.
Нурарихён быстро проводит рукой по лицу. Двести лет - малый срок. За такое время ничего не проходит - не у них, не то бессмертных, не то давно мертвых существ.
- Ладно, засиделся я... Пойду - мне еще ребят навестить надо, - с этими словами ёкай поднимается и, бросив последний взгляд на могильные плиты, уходит.
Эта часть кладбища немного новее - хотя для ныне живущих разница между двумястами и ста двадцатью годами не слишком заметна.
- Ну здравствуйте, - говорит тот, кого раньше звали Рикуо, и оглядывает все, что осталось на земле от тех, кто его так звал.
- Привет, Киёцугу. Прости, что не выбирался так давно - ты-то всегда находил для меня время.
Ёкай делает короткую паузу, будто не уверен, что стоит говорить последующее - хоть собеседник его и не услышит, вероятно, никогда.
- Ты был человеком... но ты был одним из нас. Ты был из клана Нура. Знай - тебе нет замены. Твой наследник сидит на твоем месте на собраниях, но ты был особенным. Неповторимым. Знай это.
Нурарихён поворачивается к следующей плите.
- Кана... Милая, милая Кана, - он гладит надгробие, словно ребенка по голове. - Спасибо, что любила, - серьезно говорит ёкай, - и спасибо, что перестала любить. Я никогда тебя не забуду.
- Шима. Дружище Шима. Ты был из всех нас самым человеком - и это было прекрасно. А ты помнишь, помнишь, как полклана пришло болеть за тебя в чемпионате мира?.. А мир уже почти забыл, хотя тогда казалось - такое не исчезает меж страниц истории...
- Маки. И отчего только самые смелые сгорают, как свечи?.. К тебе, Зэн, тоже относится. Маки, Тори просила кланяться. Говорила, что не прочь бы к тебе присоединиться, если б только естественным путем... но - ёкайская кровь, да проснувшаяся - с этим не спорят. Проверено на собственной шкуре.
Рикуо опускает взгляд.
- Зэн, я вот наконец понял, что хотел тебе сказать. У меня был только один брат за всю жизнь. И лучшего брата, чем ты, я не мог и желать.
Он отсутпает на шаг и глядит на тишину старого кладбища, сохраняя ее в памяти.
И медленно исчезает между волокон плотного, тяжелого воздуха.
Он уходит, но уносит с собой не холод, обычно пробирающий людей в местах, принадлежащих мертвым. Он уходит с чувством теплоты, обнимающей сердце.
И он наконец может побыть, хоть недолго, хоть чуть-чуть, не ёкаем Нурарихёном в третьем поколении, главой Парада, а просто Рикуо. Тем, кем он был двести лет назад, вместе с ними.
Юным и полным веры в жизнь.
не он.
Это от чувств. Очень хорошо написано.
Не заказчик
Не он.
авт.
Бесподобно просто.
Не заказчик.
он
Fizi, йес! *выдохнул*
Кажется, вызвал те эмоции, которые хотел. Слава богу.
тормозавтор